В. Н. ДУБЛЯНСКИЙ В. В. ИЛЮХИН ВСЛЕД ЗА КАПЛЕЙ ВОДЫ (В ПЕЩЕРАХ КРЫМА)

Глава первая
НА ПОРОГЕ НЕИЗВЕСТНОСТИ

... Темный вход,
Словно вход отверстый ада,
Души жертв заблудших ждет.
Сырость, мрак. Грудь дышит трудно.
Пламя тусклое свечей
Озаряет очень скудно
Группы вычурных камней...

Н. Головкинский

ПО СЛЕДАМ А.А. КРУБЕРА

Машина тяжело нагруженная экспедиционным снаряжением, с трудом ползет по пологому гребню северного склона Караби. Позади осталось село Благодатное и одинокий тополь на его окраине, верный ориентир у начала подъема и страж последнего источника воды на нашем пути... Густой шлейф пыли тянется за машиной и закрывает живописную панораму Второй гряды. Справа и слева все скрыто лесом, а впереди голый склон да щебнистая дорога...

Так началось наше знакомство с Караби, настоящим царством пастухов, овец и каменных голубей. Караби – крупнейшая из закарстованных яйл Крыма: двенадцать километров с запада на восток, десять – с севера на юг. От лежащего к западу Долгоруковского массива Караби отделена глубокой долиной реки Бурульчи. На юго-западе она соединяется узким хребтом с отрогами горы Тырке. Южный край ее крутой стеной известняков вздыблен над пожелтевшими от зноя, местами поросшими лесом увалами приморского склона. От островерхих гор Восточного Крыма, сложенных некарстующимися породами, Караби отделяет узкий крутостенный проход Алакат-Богаз. Поднявшись на Караби, попадаешь в какой-то иной мир. Целый день можно идти по плато, или, как говорят в Крыму, яйле, и не встретить ни капли воды, ни одного ручейка. Впереди встают полого очерченные холмы, удлиненные валы, каменные гряды. Между ними прячутся замкнутые котловины, слепые долины, лишенные поверхностных водотоков, но зато покрытые бесчисленными воронкообразными углублениями. Всюду голый камень. Пятна травы выделяют днища воронок, и лишь кое-где зеленеют деревья, оживляя однообразный пейзаж. Типичный карстовый ландшафт...

Но что это? Перед нами чернеет грозное отверстие шахты. Гул брошенного камня постепенно стихает, ему вторит слабое эхо. Куда ведет ствол шахты? Какова его глубина? Сколько их, таких шахт, на Караби и других массивах Главной горной гряды Крыма?

Первые сведения о пещерах Караби приведены в книгах, которые давно стали библиографической редкостью. Сто восемьдесят лет назад таврический вице-губернатор видный ученый К. Габлицль писал о шахте Бузулук на Караби, «величайшей яме, в которой весь год лед не исходит». В 1809 году В. Севергин в замечательной географической сводке «Опыт минералогического землеописания Российского государства» также упоминает о «пещере-леднике» на Караби. В 1821 и 1826 годах появляются небольшие статьи естествоиспытателя П. Кеппена о Туакской пещере на южном обрыве Караби. В 1911 – 1915 годах в коротких путевых заметках Петра Петрова, Николая Клепинина, Якова Лебединского мы находим беглые описания нескольких пещер и шахт Караби, изредка иллюстрированные глазомерными планами и фотографиями. Смелые исследователи спускались в шахты на веревках, используя полусгнившие стволы деревьев как примитивные блоки.

Материалы многолетних исследований карста Караби легли в основу опубликованной в 1915 году капитальной монографии А. А. Крубера «Карстовая область Горного Крыма». Он подробнейшим образом описал карстовый ландшафт крымских яйл, начиная от самых мелких форм – карровых гребней и кончая огромными котловинами – польями, в днищах которых вскрыты некарстующиеся породы. Но, к сожалению, так же как и его предшественники, Крубер не смог заняться серьезным исследованием труднодоступных карстовых полостей: в то время в России не существовало не только спелеологии, но даже и альпинизма, широко развитых за рубежом.

«... Во время исследования карстовых явлений мне мешали подробному изучению пещер недостаточность снаряжения, малочисленность участников поездки и необходимость покидать пещеру для того, чтобы искать ночлег», – писал Крубер во введении к одиннадцатой главе своей монографии. Несмотря на все трудности, ему удалось обследовать шестнадцать пещер и пятнадцать шахт Крыма. Две трети из них было обнаружено на Караби.

И вот сегодня. 25 августа 1958 года, геофизическая экспедиция профессора Владимира Николаевича Дахнова поднялась на Караби-яйлу. чтобы пройти по следам А. А. Крубера. Для меня участие в ее работах было приятной неожиданностью. Год назад, после окончания аспирантуры при Одесском университете, я стал работать в отделе карстологии Института минеральных ресурсов. Я должен был изучать водный баланс Горного Крыма, но заведующий нашим отделом Борис Николаевич Иванов уже в первой беседе почему-то обратил внимание не столько на детали моего гидрогеологического образования, сколько на общую спортивную, и в особенности альпинистскую, подготовку.

– Со временем это вам пригодится, – интригующе закончил он. – Ведь нельзя заниматься гидрогеологией карстовых районов только с поверхности, не зная, как движется вода в недрах наших горных массивов...

Зимой 1957/58 года мы несколько раз возвращались к этой теме. Борис Николаевич то просил меня составить список научного и спортивного снаряжения, необходимого для исследования пещер, то давал почитать «на ночь» какую-нибудь интересную книгу об исследованиях карста за рубежом... Все яснее и яснее передо мной вырисовывались задачи только что организованной Комплексной карстовой экспедиции, которая должна была состоять из нескольких специализированных отрядов. Но я никак не предполагал, что мне придется в скором времени стать руководителем ее основного, шахтного, отряда.

В разгар полевого сезона 1958 года Борис Николаевич вдруг вызвал меня в институт и прикомандировал к группе Дахнова в качестве «консультанта по геологии Крыма». Разумеется, это была чистая формальность. Уроженец Крыма, его знаток и любитель профессор Владимир Николаевич Дахнов меньше всего нуждался в моих консультациях. Провожая меня к машине, Борис Николаевич напутствовал «консультанта»:

– Вам надлежит прежде всего присматриваться к организации работ. Экспедиция Дахнова – единственная в стране, которая имеет тросовые лестницы, капроновую веревку, карабины, приборы сигнализации, освещение и прочее снаряжение, предназначенное для изучения карстовых шахт и пещер. С будущего года наш отдел приступает к изучению глубинного карста Украины. Придется вам вплотную заняться всем этим хозяйством. ... Испытанный вездеход с выдвижной стрелой над высоким кузовом и мощной лебедкой осторожно пятится к черному отверстию.

– Это моя старая знакомая, еще со студенческих лет, – задумчиво говорит Владимир Николаевич, внимательно следя за небезопасной операцией. – И вот только сейчас, через три десятилетия, мы узнаем, что скрывает ее вертикальный ствол...

Машина сантиметр за сантиметром «сдает» к пропасти. Наконец пятиметровая стрела выдвигается почти к центру входного отверстия. Можно начинать спуск. Но прежде всего научная программа. К альпинистскому карабину на конце толстого, полуторасантиметрового кабеля пристегнут каверномер – вытянутый цилиндр, в четырех продольных пазах которого прячутся длинные металлические щупы. Команда сверху – они раскрываются, напоминая ноги огромного паука. Скользя по стенам полости, щупы то сходятся, то расходятся, а система датчиков фиксирует все эти изменения в виде диаграммы. После каверномера наступает очередь тяжелого, почти двухпудового, электротермометра, а затем и «Робота» – автоматического фотоаппарата, сблокированного с лампой-вспышкой и снабженного системой зеркал, позволяющей получить на одном кадре изображение всех четырех стенок полости.

Приборы обслуживают научные сотрудники и студенты-практиканты Московского института нефтехимической и газовой промышленности, где Владимир Николаевич заведует кафедрой промысловой геофизики. «Консультанту по геологии Крыма» пока делать нечего. Набрасываю глазомерный план воронки, замеряю несколько десятков попавшихся под руку трещин (пригодится позже, при обработке материалов) и присаживаюсь на теплые, прогретые августовским солнцем камни у входа в шахту. Рядом на старой выгоревшей штормовке лежит симферопольский альпинист Костя Аверкиев. Он входит в группу Дахнова как «консультант по скалолазанию».

– Нет, не понимаю я этих людей! – ворчит он, косясь в сторону геофизиков, в который раз опускающих в шахту забарахливший электротермометр. – Не понимаю... Электричество, кабель, лебедка, клемма MX... Что это за клемма такая? Только и слышишь: «Клемма MX... », «He фурыкает... », «Не контачит»... Не проще ли спуститься и замерить все самим, а не доверяться этой самой клемме?

Я знаю пылкую нелюбовь Кости к геофизической аппаратуре. Это горячее чувство возникло дней десять назад, после работ в 85-метровой шахте Эмпирической на Ай-Петри, где ему пришлось больше часа висеть над пропастью на грудной обвязке, распутывая «гордиев узел» телефонного провода, вспомогательной веревки и контактных кабелей каверномера. Для меня этот спуск тоже не прошел бесследно.

... Приготовления к спуску в Эмпирическую были долгими и тщательными. Грудная обвязка, основной конец – трос к лебедке, вспомогательный конец – страховочная веревка, телефонный кабель, ларингофоны – все это в отдельности работало прекрасно. Обвешанный приборами, я втискиваюсь в узкую входную щель шахты и повисаю на тросе,

– Майна!

Заскрипела шестернями лебедка. Передо мной медленно проплывают покрытые глубокими бороздами карров и поблескивающие капельками конденсационной воды стены шахты. В сужениях между выступами стен часто встречаются заклиненные камни. Поглядываю на них с опаской: здесь возможны камнепады. 46. 58, 75 метров... Вот и дно – небольшая ровная площадка, покрытая толстым слоем глины. Осматриваюсь, достаю приборы и начинаю диктовать наверх сведения о геологии, гидрогеологии, микроклимате... Вдруг связь прекращается. В микрофонах раздается несколько щелчков, затем свист. Сквозь него прорывается тревожный голос Дахнова:

– Что с ним? Костя, готовьтесь к спуску...

Закричать? Но ларингофоны нечувствительны к крику, а с такой глубины меня все равно не услышат. Вдруг кабель вздрагивает и начинает ползти вверх. Сопротивляться бесполезно, ведь меня тянут полуторатонной лебедкой... И я пассивно повисаю на ремнях, стараясь вовремя увертываться от уступов и непрочно держащихся камней.

Через 20 метров подъем прекратился. Я на небольшой площадке. И, как по волшебству, мгновенно восстановилась связь. Расстегиваю страховочный пояс, чтобы немного отдышаться и сделать все необходимые наблюдения, и кратко, но энергично высказываю свое мнение о качестве ларингофонов.

– ... Без команды не поднимать! – заканчиваю я, но, к своему ужасу, чувствую, что наверх дошло только одно, самое последнее слово...

Страховочный конец, как огромная змея, развернулся перед моим лицом и поплыл вверх. За ним с небольшим интервалом пошел и телефонный кабель, потянувший за собой ларингофоны, все еще плотно пристегнутые к моей шее... Привстаю на цыпочки, стараюсь расстегнуть застежки. Вот уже нечем дышать, еще секунда – и... Что может быть глупее – повеситься на собственных ларингофонах! Наконец застежки отлетают, и освобожденный кабель быстро уходит в темноту, унося вместо моего скальпа единственный трофей – очки...

Положение невеселое. Связи нет, страховки тоже нет... Приходится выходить наверх, до ближайшего уступа, скалолазанием, а оттуда устанавливать голосовую связь с начавшим спуск Костей...

С тех пор мы использовали лебедку лишь для спуска и подъема грузов. Обычная альпинистская страховка, когда чувствуешь товарища каждой мышцей, все-таки надежнее.

... Сетования Аверкиева отвлекают меня от воспоминаний. Костя, конечно, неправ. Для группы Дахнова работы в пещерах Крыма – это лишь этап в исследованиях по гораздо более широкой программе. Геологи все чаще обнаруживают нефть не только в порах и трещинах горных пород, но и в закарстованных известняках. Для изучения таких полостей, разумеется недоступных для спелеологов, и используются различные геофизические методы. Материалы, полученные в карстовых пещерах Крыма, дадут возможность группе Владимира Николаевича сконструировать более совершенные образцы приборов.

– Но зачем применять геофизическую аппаратуру там, куда может проникнуть человек? – не сдается Костя.

– Во-первых, не применять, а испытывать, – вмешивается в наш разговор Эрик Галимов. – Нам важно научиться различать пустые и заполненные полости. Да и заполнитель у них может быть различный: вода, глина, песок, натечные образования и, наконец, нефть.

– А во-вторых, – добавляю я, – даже в доступных для человека полостях многие замеры лучше делать на расстоянии, при помощи приборов. Вот хотя бы шахта Эмпирическая. Помнишь, какая в ней сильная тяга воздуха, направленная, как в дымоходе: летом – вниз, а зимой – вверх?

Шахту Эмпирическую мы обнаружили во время снегосъемки как раз по этой интенсивной тяге: в сильные морозы над заваленным глыбами известняка входом поднимались клубы пара. Зимой в этой шахте устанавливается своеобразный «малый кругооборот влаги». Более теплый воздух шахты, выходя наружу, быстро охлаждается и уже не может удержать содержащиеся в нем водяные пары. Они конденсируются на снегу у входа в шахту. Днем, когда пригревает солнце, снег подтаивает, и капли воды просачиваются обратно в полость, увлажняя воздух и разъедая, корродируя стенки. Вот так и растет она, не имея питающего водосбора. Но это предположение можно проверить только дистанционными наблюдениями, потому что пребывание человека в узкой щели шахты искажает ее ветровой и температурный режим.

Пока мы разговариваем, работа у геофизиков близится к концу. В последний раз ликвидирован разрыв в питающей цепи, устранены неисправности в «Роботе». Владимир Николаевич дал «добро» и на наш спуск. Чем-то встретит нас Караби?

ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО

Постукивая деревянными ступеньками, как клавишами ксилофона, развернулась и исчезла во тьме лестница. Она собрана на двух тросах с резиновой оплеткой. Каждая ступенька укреплена сверху и снизу небольшими муфточками из обычной изоляционной ленты.

– Ненадежно? – Владимир Николаевич пожимает плечами. – Не думаю. Расчет показывает, что надежно. Опыт тоже... Конечно, тяжеловато, но зато удобно.

И действительно, когда надо произвести очередной замер, отобрать образец породы или что-либо записать, на широкой ступеньке можно устроиться, как на качелях.

Узкий ствол шахты на тридцать восьмом метре закончился небольшой площадкой. В стене против лестницы чернеет круглое отверстие, забитое глиной и щебенкой. Из него сочится вода. Метрах в трех ниже под уступом виднеется какой-то ход. Камешек, брошенный в него, долго стучит по уступам и падает на что-то мягкое. С лестницей здесь не развернуться. Эрик сбрасывает вниз веревку.

– Ну, я пошел спортивным! – заявляет он.

Но сверху, с лестницы, гремит грозный голос «консультанта по скалолазанию»:

– Шуточки! В неизвестную дырку – без страховки?!

Костя прав. Это нарушение установленных нами же правил. Даже пятиметровый отвес при случайных совпадениях может оказаться роковым. Скользкий уступ, вывал глыбы, разбитой незаметной трещиной, упавший сверху камень – мало ли что может ждать спелеолога под землей!

Эрик, сердито ворча, надевает страховочный пояс, а Костя, вбив в трещину крюк для самостраховки, плотно усаживается на уступ.

– Вот теперь пожалуйста!

Вслед за Эриком спускаюсь я, а еще через пять минут, наладив страховку с поверхности, к нам присоединяется Костя. Мы очутились в огромном зале. Его параболический свод десятиметровой аркой поднимается над нами, а стены постепенно теряются во мраке, который не в силах пробить сравнительно слабый луч налобного фонаря. Чтобы сориентироваться, начинаем обход зала с левой, ближайшей к нам стены. Она сплошь покрыта натеками то гладкими и как бы отшлифованными водой, то шероховатыми с многочисленными выступами и небольшими ванночками, в которых поблескивает вода. Местами на стенах и на полу зала под невидимыми снизу трещинами в своде, откуда сочатся капли-строители, ровными цепочками протягиваются ряды стройных сталагмитов. А вот и настоящая выставка подземных «цветов» – кристаллов кальцита самых разнообразных форм и размеров. Еще дальше, в небольшой нише, обнаруживаем группу причудливых, изогнутых сложной спиралью геликтитов и целую колонию летучих мышей. Испуганные нашими возгласами, они с писком поднимаются в воздух...

– Да-а, – восхищается Костя. – Если каждая шахта на Караби ведет в такой зал!..

Восторги восторгами, а работать надо. Эрик Галимов и я занялись топографической съемкой, Костя вооружился термометром и стал последовательно обходить все наши мерные точки.

– Смотрите! Кошелек! – Из-под полусгнившей матерчатой подкладки на его ладонь выпала медная монетка.

– 1901 год! Неужели сюда кто-нибудь спускался до нас? – заволновался Костя. И тут меня осенило.

– Теперь я знаю, что это за шахта! Это Паско-Саван-Харлых, описанная Крубером в 1911 году. Он провел глазомерную съемку только 36-метрового колодца со снегом («харлых» – по-татарски «снежный»), который находится на дне смежной воронки. А в нашу шахту он бросил кошелек с монеткой как залог того что еще вернется на Караби...

Остаток дня мы провели за обработкой материалов топосъемки. После совмещения планов и разрезов колодца, описанного Крубером, и шахты, исследованной нами, выяснилась интересная деталь. Шахта и колодец заложены по трещинам разных направлений, но донная часть колодца со снегом располагается как раз над центральной частью зала более глубокой шахты, получившей название Тиссовой. При таянии снега инфильтрационные воды из колодца проникают в зал, образуя натеки на его стенках и ряды сталагмитов на полу. Получается, что зал намного древнее колодца со снегом, а натеки одновозрастны с этим колодцем или по крайней мере с его нижней частью. Но как образовался сам зал, если его нельзя связывать со входными колодцами?

Ответа на этот вопрос пока нет. Крубер считал шахту Паско-Саван-Харлых, так же как и карстовые воронки на поверхности, коррозионным образованием, связанным с растворяющим действием талого снега. Вероятно, это так. Но может быть, наш большой зал – это древний канал стока подземных вод? Откуда они поступали в него и куда уходили? Надо думать и присматриваться...

Вечером над нашим лагерем то и дело бесшумно проносились летучие мыши. Сделав несколько кругов, они стремительно снижались к входному отверстию колодца, исчезали в нем, затем опять появлялись, совершая свой непонятный человеку танец, но, мы основательно нарушили их покой в шахте Тиссовой.

Шахта Паско-Саван-Харлых (Тиссовая).
На плане и разрезах:
а – контур воронки, б – колодец со снегом, в – входная шахта, г – главный зал, е – направление фильтрации талых вод, ж – древнее направление подземного стока: I – I' и II – II' – разрезы шахты

Впрочем, летучим мышам не следует обижаться на спелеологов. С глубокой древности человек сделался врагом летучей мыши, считая ее исчадием ада, слугой нечистой силы, а позднее – переносчиком опасных вирусных заболеваний. И лишь спелеологи, часто встречавшие летучих мышей в своих странствиях под землей, удостоили их чести быть запечатленными на своих эмблемах. К такой высокой оценке летучих мышей смело может присоединиться и биолог: ведь отряд рукокрылых насчитывает более 800 видов, составляя четверть всех видов млекопитающих, известных на Земле. Проблематичный вред летучих мышей как возможных распространителей гриппа, бешенства, энцефалита – ничто перед их реальной пользой. Мелкие виды летучих мышей (нетопыри, ушаны) истребляют комаров и москитов. Крупные рукокрылые (остроухие ночницы, подковоносы) питаются жуками и бабочками, личинки которых наносят большой ущерб сельскому хозяйству. Вес корма, съедаемого летучей мышью за одну «охотничью ночь», достигает одной седьмой веса ее тела. Это и определяет биологическую активность рукокрылых. Всю ночь они в полете, в поисках: ведь сколько надо потрудиться, чтобы наловить три-пять граммов мелких насекомых, если один комар весит около двух миллиграммов!

Но самое удивительное свойство летучей мыши, порождавшее немалую зависть исследователей пещер, – это их умение «видеть» в темноте. В XVIII веке биологи Лазаро Спалланцани и Шарль Жюрин доказали, что летучие мыши обладают звуковой ориентацией. Но потом эти эксперименты были забыты, и лишь в 1938 году Дональд Гриффин при помощи электронного устройства установил, что летучая мышь подает короткие ультразвуковые сигналы и по их отражению ориентируется в полете. Звуки, воспринимаемые человеческим

Голодная летучая мышь посылает ультразвуковые сигналы, которые отражаются от добычи ухом, соответствуют колебаниям различной частоты, за единицу которых принят герц – одно колебание в секунду. Частоты в 100-300 герц соответствуют низким, в 3000-6000 герц – высоким звукам. Ультразвуки с частотой колебания выше 15 килогерц человеческим ухом не воспринимаются. Именно в этом диапазоне частот и «работают» летучие мыши. Часть из них издает ультразвуки гортанью, часть – носом. Чтобы не оглушить самих себя, в момент испускания разведывательного ультразвукового сигнала летучая мышь закрывает слуховые каналы.

Интерес к особенностям голосового и слухового аппарата летучих мышей был вызван развитием военной техники. Когда фашистская Германия развернула подводную войну против Англии, были сконструированы универсальные гидролокаторы, в основу которых положен принцип ультразвукового зондирования. Но звуковые устройства летучих мышей настолько совершенны, что даже сейчас, через тридцать лет после изобретения радиолокации, эффективность локационной системы, отшлифованной естественным отбором, намного превышает эффективность приборов, созданных руками человека. Летучая мышь определяет положение препятствия, оценивая интервал между посланным сигналом и полученным отражением. На расстоянии 15-16 сантиметров этот интервал составляет всего одну тысячную секунды' У летучих мышей исключительно велика избирательность. В пещере, где одновременно находится несколько тысяч животных, рукокрылые уверенно ориентируются, выделяя из тысячи звуков отражение именно своего сигнала...

ПОДЗЕМНЫЙ ДВОРЕЦ

К концу экспедиции мы переехали на другой участок Караби. Владимир Николаевич уверенно вывел нас на небольшую водораздельную гряду, расчлененную на ряд холмов и покрытую крупными карстовыми воронками.

– Нет, не туда, – остановил он Эрика и Костю, которые бросились к огромной воронке с крутыми бортами. На этот раз вход в шахту открылся прямо у наших ног на водоразделе.

После завершения обязательного цикла геофизических наблюдений вниз уходит Костя. Метр за метром убегает в черный провал шахты капроновая веревка. Все глуше становится Костин голос, но вдруг до нас доносится восторженный возглас:

– Скорее вниз! Такого мы в Крыму еще не видели...

Вторым спускаюсь я. Лестница, привязанная к буксировочному крючку вездехода, сперва плотно прилегает к покрытому щебенкой пологому склону, затем резко перегибается на выступающей глыбе известняка и уходит отвесно вниз вдоль расщелины, забитой землей и местами поросшей мхом. На глубине восьмидесяти метров от поверхности сравнительно узкое горло шахты внезапно расширяется до девяти – двенадцати метров. Прямо как огромная бутылка! На противоположной стене шахты видно несколько небольших ниш. Затем у самой лестницы появляется каскадный натек, выползающий из небольшой горизонтальной щели. Он сопровождает меня почти тридцать ступенек – девять метров...

Вот и дно шахты. Под входным отверстием нагромождены глыбы: очевидно, след древнего провала. На север и на юг, открываясь двумя величественными порталами, уходят огромные галереи.

Много времени и сил пришлось потратить нашему небольшому отряду, чтобы заснять эту пещеру. Налобные фонарики казались в ней жалкими светлячками, поэтому Владимир Николаевич разрешил использовать для работы выносные автомобильные фары, питающиеся с поверхности от группы аккумуляторов. С хорошим светом дело пошло веселее.

Южная галерея начинается пятидесятиметровой крутой и потому очень сыпкой каменистой осыпью. Уже на ее середине свод галереи резко поднялся ввысь и образовал вытянутый обвальный купол высотой 20-25 метров. В свете фары хорошо видны рассекающие его в разных направлениях свежие трещины, еще не затянутые бахромой сталактитов. А вот и одна такая вывалившаяся глыба: пятнадцать метров в длину, десять – в высоту, четыре – в ширину. Вес этой громадины около 1600 тонн.

Дальше своды немного понижаются, то тут, то там их подпирают гигантские натечные колонны, украшенные в нижней части ребрами. Перед нами возникают то замысловатые резные карнизы, то тонкий горельеф заполненных кальцитом трещин на сводах заманчиво темнеющих ниш, отдельные сталагмиты, напоминающие головку цветной капусты, то окаменевшие струи водопадов. Затем галерея суживается до двух-трех метров и переходит в горизонтальный ход. Еще несколько десятков метров – и мы входим в небольшой зал, отгороженный от главной галереи слившимися сталактитами и сталагмитами. На дне его сплошное кружево тонких ребристых натеков – перегородок между ванночками. На дне некоторых блестит вода.

Шахта А. А. Крубера:

1-2-3 – продольный разрез,
I – I' поперечное сечение
II – II' – разрез через шахту,
а – свежая трещина вдоль западной стены

Вернувшись к входному стволу, продолжаем съемку. Натек, у которого висит лестница, оказался частью натечной колонны диаметром до четырех и высотой девять метров. Она как бы подпирает портал галереи, напоминающей исполинскую оркестровую раковину. Вместо музыкантов у ее стен располагаются причудливые группы сталагмитов, а вместо кресел для слушателей на покрытом глиной полу прихотливо разбросаны гнезда каменных голубей. В каждом из них по три-четыре испуганных светом фонарей птенца. Если продолжить сравнение, то вся северная сторона галереи – это огромный театральный занавес-задник, отделяющий сцену и зрительный зал от рабочих помещений, где монтируются и хранятся декорации. Через небольшое отверстие, забранное решеткой сталактитов, пробираемся «за сцену». Чего только там нет!

Вот причудливая ограда из мощных натеков и столбиков-колонн молочно-белых сталагмитов, выдержанная в лучших традициях тосканского ордера. Узкий проход в ней приводит в настоящий средневековый монастырь. Согласно канонам романской архитектуры, его небольшие камеры-кельи обнесены тяжелыми, грузными ордерными натечными колоннами. Крутой поворот, спуск по глинистому склону – и, как страж еще неведомых богатств подземного мира, перед нами предстает гном, одетый в широкие, свободно ниспадающие одежды, со сдвинутым набекрень острым колпачком на голове. Но стоит обойти сталагмит, как веселый гном превращается в сурового монаха, внимательно всматривающегося из-под широких бровей в гладь прозрачного озерка у своих ног... Что же видит монах в этом озерке? Может быть, его заинтересовали кристаллы известковых цветов на его дне? Или привлекли небольшие округлые пещерные жемчужины в ямках, выбитых падающими каплями?

Мы идем как в волшебном царстве. В каждом уголке хода находятся новые поводы для восторженных возгласов.

Но что это за узкая трещина? Почти на 100 метров тянется она вдоль западной стены галереи, разрезая натечные колонны. Стены ее почти нигде не покрыты натеками, дно завалено обломками сталактитов и щебенкой известняка. Что послужило причиной ее образования? Давнее землетрясение? Или, быть может, трещина «раскрылась» при динамическом ударе обвалившегося свода пещеры? Наскоро подсчитываем объем глыб и кинетическую энергию, высвободившуюся при обвале почти сорокаметрового свода. Ого! Двадцать килотонн! Атомная бомба, разрушившая Хиросиму...

У прощального вечернего костра мы долго говорили о нашем общем открытии.

– Подумать только! Такая грандиозная пещера! Величественная, как храм! – восторгался темпераментный Костя.

– Может быть, так и назвать ее – Величественная? – предложил Эрик Галимов.

– Я думаю, что ее следует назвать именем Александра Александровича Крубера, – заметил Дахнов. – Этим мы воздадим должное его упорству и таланту исследователя. Ведь он первый занялся изучением подземного мира Крыма. А теперь я хочу задать несколько вопросов нашему консультанту по геологии.

Как вы будете измерять площадь и объем сложных по конфигурации пещер? – спрашивал он, критически рассматривая наши карандашные наброски. – Не следует ли обратить особое внимание на изучение микроклимата пещер? Не намерены ли вы в будущем использовать геофизические методы исследований? Что вы думаете о возможности применения изотопного анализа для определения времени образования различных натеков?

Профессор не спеша разбирал мои не всегда внятные ответы, помогал наводящими вопросами, подсказывал лучшие пути исследований.

– Это настоящая спелеологическая целина, и, чтобы «поднять» ее, Комплексной карстовой экспедиции понадобится не один сезон, – резюмировал он. – Остается пожелать вам успеха в этих нелегких исследованиях.

– Как не хочется уезжать, – вздохнул Эрик Галимов, откинувшись на спину и как бы обнимая руками глубокую вечернюю синеву южного неба.

– Только познакомились с пещерами Караби – и уже пора в путь, в Москву. Завидую я вам, крымчанам, – добавила Галя, студентка-астроном, «по совместительству» работавшая в отряде Дахнова поварихой. – Такие пещеры и... такие звезды! Смотрите: вон там, левее и ниже Большой Медведицы, созвездия Геркулеса, Змеи, Ящерицы, кольцеобразная туманность в созвездии Лиры... – И созвездия возникали перед нами из отдельных звезд, послушно садившихся на ее закопченный пальчик...