Слово о Владимире

А.П.Дегтярев Опубликовано: Журнал АСУ, №20.

Наверно, нет смысла пересказывать подробно биографию Владимира Аркадьевича. Она достаточно известна. К счастью, он оставил нам кроме научных статей две полноценные книги, которые расскажут о нем гораздо больше, чем смог бы рассказать я. Читайте. И все же. Какие-то штрихи к его портрету, некий взгляд со стороны, я постараюсь донести.

Человек без высшего образования, без научных званий, без особых должностей, он, тем не менее, являлся и является одной из центральных фигур нашей спелеологии. Он проучился один или два курса на Мехмате МГУ, два курса Горного института. С обоих был выгнан за полное нежелание посещать второстепенные, по его мнению, предметы типа марксистско-ленинской философии, политэкономии и … физкультуры. Поступил на геофак МГУ (геохимия). Как вспоминал на поминках Олег Бартенев, вместе с Мальцевым на их курс ворвалась «настоящая геология, безудержная, безграничная, фанатичная». На третий год он заявил, что преподаватели ему больше ничего дать не могут, забрал документы и дальше занимался наукой, имея за душой три справки о трех неоконченных высших. Сразу же после расставания с Мехматом поехал с полевой геологической партией в Среднюю Азию, где прямо на его глазах в 1976 г. была вскрыта разведочной штольней пещера Промежуточная. «Промежуток», как звал ее Мальцев. Собственно, тогда, за три дня, и была открыта большая часть пещеры, почти в нынешних ее границах. «Как я стал спелеологом? Да совершенно случайно. Попал в нужное время в нужное место.» - это его собственные слова. Судьба в чистом виде. Но в то же время мало ли кто попадал в нужное место в нужное время. Надо еще и увидеть эту самую «судьбу». Вспомните название его главной книги.

Вся его семья была не обделена талантами. Прадед был стеклодувом. Вручную выдувал оконные стекла. Отец Мальцева, Аркадий Анатольевич, рассказывал, как его дед, простой кустарный рабочий, выдувал из стекла огромные стеклянные шары, потом с помощью железной рамы из этих еще горячих шаров формировал оконные стекла. Примитивная технология даже для начала ХХ века. Потом, видя, что сын тянется к музыке, продал корову и купил на эти деньги скрипку. Послал сына (деда В.А) в Москву учиться. Тот через какое-то время оставил занятия скрипкой и стал заниматься математикой, был учеником Колмогорова, достиг очень серьезных результатов (известна «теорема Мальцева»), стал академиком, одним из создателей Новосибирского Академгородка. Сам Аркадий Анатольевич тоже математик, специалист по топологии, помощник президента Академии Наук России. Со стороны матери прадед был ямщиком, а дед уже замминистра рыбной промышленности в одной из прибалтийских республик. Их характеры передались и Владимиру Аркадьевичу. Неряшливость в быту, в одежде, авантюризм, точь в точь, как у прадеда-ямщика, и острый математический ум, как у отца и деда. И талант во всем, чего бы он ни касался: спелеология, минералогия, литература, фотография. Авторство довольно сложных компьютерных программ для подсчета запасов месторождений. Плюс полное сознание своего превосходства во всех этих областях. При этом его высокое мнение о себе подразумевалось как само собой разумеющееся, и поэтому никогда не выпячивалось и не обижало собеседников. У любого другого оно бы выглядело отвратительно. Но не у Мальцева. Обаяние таланта сразу же исключало какое-либо соперничество, какую-либо зависть. Большая часть тех, кто с ним работал, сразу же проникались большим к нему уважением. Как он выражался, «сделали из меня икону».

Я не был другом Владимира Аркадьевича в полном смысле этого слова. Друг - это чаще всего ровесники, второе «Я», некое близкое равенство. А между нами была все-таки большая пропасть и во времени, и в жизненном опыте, и в знаниях. Нас связывало то, что мы уважали друг друга и были интересны друг другу. Он сам нашел меня. Написал по электронке короткое письмо, что прочел мой «Трактат о подземных ветрах» и хотел бы вживую поболтать на эту тему. Я ответил, что поговорить со знающим человеком всегда рад. И мы назначили встречу у него дома. Разумеется, я читал его книгу, читал его статьи и понимал, что разговор будет для меня непростой. Я уже был наслышан и о его тяжелом характере. О полной бескомпромиссности в научных вопросах. И приготовился к полному научному разгрому. Но оказалось, что моя работа ему интересна. Мы разобрали несколько мест, про которые я и сам знал, что кое-где сыровато, а где-то и сомнительно. Он, кстати, мог в научном споре (в домашней обстановке, конечно) употребить и вполне соленые словечки. Ну например, если он не знал ответа на вопрос, то частенько цитировал концовку из анекдота: «А х.. его знает, товарищ майор». Но такие выражения никогда не коробили собеседника, всегда звучали даже интеллигентно, делая обстановку совсем уж свойской. Обычно это происходило сидя где-нибудь на ковре с бутылкой коньяку. Он, кстати, не пьянел. И научность дискуссии от этого не страдала. Но это было, конечно, не в первый мой визит. В итоге он посоветовал мне непременно довести мой опус до полноценной публикации.

Надо сказать, что разговор с ним произвел на меня большое впечатление. Первый раз я встретился с человеком, который знал о пещерах явно больше меня. Для того, чтобы хотя бы понимать о чем он говорит, нужно было обладать немалым багажом знаний, словарным запасом, читать научную литературу о пещерах. А тут приходилось не только слушать, но и поддерживать разговор. И хотя бы не ляпнуть какую-нибудь глупость. Не ляпнул.

Я сразу безоговорочно принял его полное превосходство и после со всеми своими пещерными идеями приходил прежде всего к нему, проверить их на прочность. Его мнение многого стоило. И если уж он говорил, что мысль стоящая, то я занимался ей уже гораздо более уверенно.

Он очень высоко ценил живую дискуссию, в которой не терпел монологов. Ему нужны были собеседники. Хотя мысли всегда переполняли его и он мог бы говорить долго, если бы хотел. Речь его была хорошо поставлена, правильна. Ни разу не слышал, чтобы он мямлил или не находил нужного слова. Где нужно, совершенно в меру, вставлял небанальные речевые обороты. Но ему еще нужна была и реакция слушателя. Частенько в разговоре он развивал какую-нибудь идею, но не до конца. Там, где должен был быть вывод, он замолкал. И бывал очень доволен, когда собеседник заканчивал мысль тем же выводом, какой он и предполагал. Он вообще был любителем красивых идей, но при этом не одноходовок. Важна была цепочка рассуждений. Идея должна была быть красивой, неожиданной. Таких мини-идей у него было множество, на самые разные темы, часто очень далекие от спелеологии, он их с удовольствием пускал в дело снова и снова при каждом новом посетителе. Так что иногда я каждую цепочку прослушивал по два-три раза. Когда я выходил из его дома, первым порывом было кратко для памяти записать тему и основные тезисы этих разговоров. Сейчас, задним числом, я жалею, что не догадался записывать эти разговоры на видео. Устный жанр – особый жанр, он не передается в полной мере печатным текстом.

Придя домой, я как и положено критически мыслящему человеку, лез в интернет проверять услышанные факты. И частенько они не подтверждались. И большая часть этих идей при скучной детальной проверке оказывалась неверной. Но это уже было не важно. Ощущение красоты мысли оставалось. Движение мысли было для него особой самоценной сущностью.

Последние лет десять о Мальцеве в спелеокругах было почти не слышно. Он не ездил в экспедиции, почти ни с кем из спелеологов не общался, не печатался в спелеожурналах и не читал их, считая пустословием, не участвовал в дискуссиях, не подписывался на СМL. Говорили, что потерял интерес к пещерам. Но это было не так. Он был и оставался спелеологом до последних дней своей жизни. Человек может не ходить в пещеры, но он остается спелеологом до тех пор, пока он думает о пещерах. А Владимир Аркадьевич думал о них всегда. И очень глубоко. Спелеологом он был фанатичным. Я могу лишь завидовать тем, кто работал с ним на Кугитанге в 70-80-е годы. Уже после я познакомился с такими людьми как Михаил Переладов, Олег Бартенев, Лев Кушнер, Галина Ивутина. Были еще рано погибшие Коршунов, Кутузов, Лившиц, которых В.А. глубоко ценил и вспоминал. Все это был цвет кугитангской спелеологии. До этого я наивно думал, что знаю лично или заочно обо всех сильных спелеологах страны. И тут выяснилось, что вот рядом живут спелеологи, которые по своему развитию заткнут за пояс любого из дотоле мне известных. Для меня был культурный шок, когда оказалось, что безверевочная, горизонтальная кугитангская спелеология интеллектуально была гораздо выше всей нынешней насквозь хвастливой «глубинной» спелеологии. Заслуга Мальцева была в том, что на Кугитанге он создал вокруг себя совершенно особый нравственный и интеллектуальный климат. Там не было зависти, соперничества, а было общее дело. Не имело значения, из какого ты клуба. Если ты адекватный человек, любящий пещеры, а не себя на фоне пещер, то приходи и тебе найдется место. С Мальцевым на Кугитанге работала довольно много народа. Большую часть спелеологов-спортсменов-рекордсменов он ни во что не ставил. Если ему не хватало людей для экспедиции, он мог поехать куда-нибудь в Сьяны, познакомиться там с первыми встречными людьми, и если он видел, что они толковые ребята, то тут же предлагал им вот в ближайший же сезон ехать. Авантюрист сам, он искал таких же авантюристов. Мгновенное предложение ехать на край света - это была первая «проверка на вшивость». Если человек начинал мямлить про дела… То он сразу терял к нему интерес. А если глаза загорались, то пара месяцев подготовки – и он брал их в Кап-Кутан. И они прекрасно работали. Многие из них только на Кугитанге и работали. Когда после 1992 года Туркмения закрылась для спелеологов, этот прекрасный мир распался. Другая спелеология по другим правилам этих людей уже не интересовала. Этот мир держался на Мальцеве. И, к сожалению, он больше не повторится. Его, этого особого мира, больше нет.

Последний раз Мальцев был в Туркмении в 2012 году. Это была конференция, организованная по распоряжению туркменского президента. Туркменская сторона все оплачивала. Обещали посещение пещер. И мы поехали. Мальцев, М. Переладов и я в качестве сопровождающего. Человек 30 иностранцев. Человек 7 из России. Человек сто всяческой обслуги, включая поваров, танцоров, официантов и даже штатного муллу, который иногда прерывал научные доклады на молитву. Губернаторы областей встречали нас у трапа самолета. Застилали центральные площади городков коврами. Сотни флагов, сотни встречающих, целые театральные представления под открытым небом. Конечно, мы понимали, что ни мы, ни даже англичане-американцы тут ни при чем: это воля всесильного президента. В конференц-залах сцены завалены слоем гвоздик в полметра толщиной. Первые три ряда в партере – участники конференции, а дальше стройными рядами несколько сот образцово-показательных туркменских девушек в национальных костюмах. На 12 белоснежных новеньких Фольксвагенах возили нас по всему району. За любым ужином мы трапезничали исключительно под звуки скрипичного октета. За каждым креслом стоял вышколенный официант, так что мы даже не могли сами себе налить вино в бокал. Телевидение с толпой журналистов впридачу ездило с нами. И мы каждый день видели свои лица в телевизоре и в газетах. Эта феерическая поездка достойна особого отдельного описания. Но. Но. Мы понимали, что если бы всего этого не было, мы бы спокойно работали в туркменских пещерах. А так, спасибо, конечно. За государственный счет повозили по стране (вся поездка мне обошлась в 30 рублей – купил бутылку пива в Ашхабаде). Мальцев надеялся на настоящие научные доклады, на дискуссии, готовился к ним. Но тщетно. Мальцев психовал, злился, отказался от своего доклада, пробовал бунтовать. Бесполезно. Мальцев подбивал нас с Переладовым оторваться от принимающей стороны в пещере, сбежать на несколько часов вглубь, где нас не найдут. Но сопровождающие обложили нас плотно. Пещеры Кугитанга - как замурованный где-то внутри горы саркофаг. Как бы и есть, но можно считать, что нет. Недоступно.

Тем не менее, была и неофициальная часть. Она проходила по вечерам, в гостиничных номерах. Мальцева там помнят. Когда мы заселились в Ашхабаде в гостиницу, я сам видел, как ему в номер звонили по телефону местные ашхабадские знакомые, которые ходила с ним в пещеры 20-30 лет назад. Он их едва помнил. Это произвело впечатление. Увидели его по телевизору, узнали, в какой гостинице живет и вот звонили. Он явно не ожидал.

Когда Мальцев приехал на Кугитанг, уже к вечеру, к нему пришли местные, пожилые люди с сыновьями, человек пять, старые знакомые, местные узбеки и туркмены, с полными сумками угощений и выпивки. Сидели весь вечер, вспоминая былые дни, когда вместе ходили в пещеры. Авторитет Мальцева среди местных был и есть невероятно велик.

Когда нас подвезли близко к пещере, метров за 500 до входа, и высадили, Мальцев понял, что дойти до пещеры уже не сможет. Он шел метров 20, садился на корточки и подолгу сидел. Не мог отдышаться. Легкие его уже были разрушены. Он остался рядом с юртой, где повара и официанты готовили очередной раблезианский обед. Он сел на камень, с которого был виден вход в Кап-Кутан. Он его только видел, войти в него была ему уже не судьба. Мы с Михаилом Переладовым и толпой иностранцев и телевизионщиков пошли в пещеру. На ближайшей подземной стоянке в Жемчужном гроте валялся молоток, который Переладов оставил 20 с лишним лет назад. Безлюдная, редко посещаемая пещера. За 20 лет молоток никто не тронул. Местные, включая егерей, знают только ближнюю, широкую часть. Дорога в основную часть пещеры им неизвестна. Вероятно, там никого и не было с 98 года, либо были тайно, единично. Ключевые проходы в самые ценные части пещеры Мальцев завалил еще в 90-е годы. Карты пещеры были специально испорчены, да и сами карты эти существуют лишь в нескольких экземплярах. Мальцев не давал эти карты даже ближайшим друзьям. Уж кто как не он, знал, как хрупок мир кугитанских пещер. И не один десяток людей на просьбу к нему «помочь с картами – мы хорошие люди» - получал вежливый, или даже не вежливый, отказ.

Мир кугитанской спелеологии существует теперь только в памяти участников, да в мальцевской книге. А сама пещера под тремя замками: закрытая страна, не особо желающая видеть поток туристов. Закрытая погранзона, обнесенная колючей проволокой и смотровыми вышками погранцов, патрулируемая егерями. Были люди, которые проползали к пещере чуть ли не по-пластунски, по ночам от узбекской границы. Но что их ждет в пещере? Заваленные проходы, которые можно искать годами и не найти.

Еще в середине 90-х Мальцев с горечью сказал, что «спелеология кончилась». И он был прав, к сожалению. Нынешние поколения спелеологов думают, что спелеология это веревки и железки. Они ошибаются. Спелеология - это все, кроме веревок и железок. Дух истинной спелеологии напрочь задавлен тасканием носилок с секундомером. Сейчас появилось целое поколение «спелеологов», которые в пещеры не ходят вообще. Этакие «сухопутные моряки», «нелетающие летчики». А те, которые ходят… Оказывается, можно ходить в пещеры и 10 и 20 лет и не знать о пещерах практически ничего. И таковые составляют большинство. Проблема не в том, что мало людей занимается пещерами как наукой. Ученых-спелеологов и раньше было не много. И наивно ожидать, что каждый из тех трех-четырех тысяч людей, которые причисляют себя к спелеологам, будет заниматься подземной наукой. Проблема не в этом. Проблема в полном отсутствии интереса к этой науке. Знаменитая книга Мальцева «Пещера мечты. Пещера судьбы» вышла тиражом 10 тыс. экземпляров. Половину тиража прочесть было просто некому и 5000 экземпляров книги было пущено под нож. Но все-таки 5 тыс. экземпляров своего читателя нашли. Нынешние научные книги про пещеры тиражом более 200 экз. не выходят. Больше никак не продать. Независимо от их качества. На все это он смотрел с горечью, и понимал, что нынешняя спелеология - это интеллектуальная пустыня.

Особую печаль Владимиру Аркадьевичу доставила судьба последней его книги. Роман «О том, что сильнее нас». Роман совершенно новаторский по сути. С очень необычным построением сюжетных линий. С прихотливой тканью строчек. Написанный рукой опытного мастера. К тому же роман абсолютно не выдуман. Все действующие лица и события реальны. Он интересен. Я прочел его одним из первых, еще в электронной версии, прочел его за два дня, на одном дыхании. Для меня было очевидно, что это большая литературная удача, с чем я Мальцева и поздравил. Мальцев нашел издателя. Отпечатали 1000 экземпляров. И что же? Если бы роман ругали или хвалили! Но все было гораздо страшнее. Его просто никто не хочет читать. Как-то я зашел к Мальцеву в гости. И он сообщил мне, что за три месяца продаж продано 26 экземпляров книги. И порядка 30 человек скачало электронную версию. Для него это был, конечно, удар. Он уже умирал, знал, что осталось ему не более полугода. Но все-таки ему так хотелось, чтобы его книга осталась жить своей жизнью. Последний прощальный подарок остающимся. Но подарок его никому не нужен. Мы ленивы и не любопытны. Печально.

Владимир Мальцев: программист, спелеолог, ученый

Галина Селф (Ивутина) (Galina Self), Чарли Селф (C.A.Self) Бристоль Опубликовано: Журнал АСУ, №20.

Я знала Володю вначале как программиста. В 80-х я работала над программой спектрального анализа биопотенциалов для медиков. В то время еще не было Windows и сред программирования высокого уровня. Кто разрабатывал компьютерные программы в те времена, помнят, что интерфейс пользователя занимал у программистов большую часть времени.

Мы с Володей шли куда-то, и я жаловалась, как мне не нравится интерфейс, который я сделала: комп выводит на экран вопрос - врач на следующей строке отвечает. Потом следующий вопрос, потом следующий... К предыдущему вопросу уже не вернуться... Неудобно, неэлегантно, неэффективно. И тут Володя говорит: «Ты знаешь, я тоже об этом задумался и создал псевдо графический интерфейс! Как раз то, что тебе нужно!» И он мне эти две свои подпрограммы отдал и не согласился ни на что взамен: ни на деньги (хотя откуда бы мы с моим соразработчиком-врачом взяли бы хоть сколько-нибудь значительные деньги?), ни поставить свое имя на публикации (работа, ради которой я делала эту программу, была опубликована и позже запатентована).

В данном случае это были две небольшие, хотя и очень остроумные подпрогрaммы. Но одну из очень значительных своих работ - программу предсказания месторождений - Володя опубликовал вместе с полным текстом кода! Когда я узнала об этом, то удивилась. Я и многие другие программисты тогда были сильно озабочены авторскими правами, закреплением своего приоритета... Сейчас смешно вспомнить: было бы на что.

Я спросила Володю, почему он так беззаботно отдал свою очень серьезную работу кому угодно. Он беззаботно ответил: "Код очень большой, передрать его без ошибок практически невозможно. Да и какие-то поправки для каждого отдельного случая потребуются. Тому, кто сумеет в моем коде разобраться и заставить его работать, я его с удовольствием отдам".

Такое вот было бескорыстие и готовность поделиться. Я всегда смотрела на Володю как бы снизу вверх. Для меня он был почти гением. Но в нем не было ни снобизма по отношению к другим, ни пренебрежения. Он радовался возможности поделиться, чем мог.

Володя заинтересовал меня Кугитангом во время нашего программисткого общения. Я в то время пыталась найти свой путь в спелеологии. Меня интересовала Средняя Азия, и я организовала пару поисковок в Фанах, пока местный геолог не объяснил, что Фаны - горы молодые и значительных пещер в них быть не может. А тут Володя рассказывает про пещеры необычайной красоты, огромные, да еще и теплые! И там много работы, и требуется любая помощь! Конечно, я и мой сын, тогда 10 лет, включились в Володину команду. И участие в этих экспедициях полностью перевернуло мою жизнь.

Во время спелеоконгресса в Венгрии Мальцев показывал слайдшоу, которого не было в программе. Мальцев и сам на конгрессе не регистрировался: он не слишком заботился о формальностях.

Английский спелеолог Чарли Селф смотрел это слайдшоу и обсуждал его с канадским спелеологом. Степа Оревков, сидевший впереди, обернулся и сказал: я тоже езжу в эти пещеры. Через несколько дней Чарли снова встретился со Степой, а также Мальцевым и другими членами русской команды во время поездки в гидротермальные пещеры под Будапештом. С Чарли была канадская спелеологиня, у которой не оказалось снаряжения. Чарли поделился с ней запасным комплектом, и Степа был поражен старой, вонючей английской карбидкой и предложил обменять ее на новый русский титановый карабин после выхода. В процессе этого обмена Мальцев предложил Чарли прийти к ним на квартиру на еще одно слайдшоу, а там Мальцев пригласил Чарли приехать в Кап-Кутан. Чарли немедленно согласился.  

Эта экспедиция имела хороший шанс не состояться. Обычно Мальцев был великолепным руководителем: все его экспедиции были организованы разумно и без напряга, казалось, что все делается само собой. Он как бы между прочим говорил: "Ты, пожалуй, сделай это". И все делалось. Но в тот раз, возможно, Мальцев был слишком занят приемом зарубежного спелеолога (тогда это было еще очень ново, приглашение оформлялось через академию наук), и у меня оказались билеты на всю группу и ВСЕ трансы экспедиции!!! Гора, требующая грузовик для перевозки. Правда, Мальцев прислал двух парней в помощь, но как-то они не особо шевелились. Время поджимало, и, посмотрев, как молодой человек медленно движется в сторону Черкизовской, после того как я послала его ловить машину, я рванула в ту сторону сама. Наверное, это был один из тех случаев, когда удается сделать невозможное просто потому, что очень нужно сделать. Трансы вбрасывали в вагон практически на ходу. Когда все закончилось, Мальцев с обычной своей доброй усмешкой сказал, что был готов давать команду выгружаться. Потом он церемонно представил мне Чарли: "Please meet Mr Charles Self".

Я влюбилась со второго взгляда (первое впечатление было: какой маленький, худенький и, наверное, слабый англичанин). Через полтора года мы поженились. Это была первая после перестройки свадьба между спелеологами из стран по разные стороны "железного занавеса". Я переехала в Англию, у нас родилась дочь.

В первый наш приезд семьей в Россию в 1994 году Мальцев дал Чарли черновик своей статьи по онтогении минералов, не принятой американским журналом. В приложении к пещерам, онтогения - это классификация пещерных образований и объяснение, как и почему они растут. После Степанова и Слетова, эти исследования продолжил Мальцев. И он хотел донести их до западной спелеологии. Чарли понял и принял эту работу немедленно, это было так очевидно и понятно: почти откровение. Но почему-то западные ученые не могли понять и принять даже основных принципов. Забегая вперед: не понимают и не принимают до сих пор.

В тот год в Москву приехал Паоло Форти. Паоло работал тогда над новым изданием "Cave minerals of the world", и он хотел взять все, что возможно для этой работы из музея Ферсмана, а также Мальцева как конттрибьютера от России. Паоло статья Володи об онтогении пещерных минералов заинтересовала. Они встретились в музее Ферсмана, и Володя пригласил Чарли на эту встречу. Паоло не очень понравилась манера Мальцева вести дискуссию, но он заметил, что Чарли и Мальцев легко понимают друг друга. Позже в том же году было принято решение создать рабочую группу интернационального союза спелеологов под руководством Чарли и неформальным лидерством Мальцева с задачей объяснения онтогении на Западе. Раздел о Кап-Кутане Паоло включил в сборник "Cave minerals of the world".

Чарли и Володя опубликовали совместную статью о Кап-Кутане. Они вместе работали над переводами статей Степанова и Слетова, а также Володиными статьями об архиве Степанова. Я тоже помогала переводить статьи с русского.  

После нескольких лет безуспешных попыток Володя забросил идею донести онтогению до англоговорящего мира. Чарли по-прежнему продолжат ею заниматься, хотя и без былого энтузиазма.

Несколько лет назад Мальцев вдруг решил бросить всю науку и программирование. И это он сделал не так как сделал бы обычный человек: он уничтожил на дисках ВСЕ программы и статьи. Опять же, когда я удивленно спросила: а зачем? Пусть бы лежало, есть не просит. Он ответил, что тогда оставался бы шанс вернуться. А он хотел отдать себя полностью фотографии.

Володя все делал, отдавая себя полностью. И если он решил, что какая-то область деятельности исчерпала себя для него, он с ней заканчивал, сжигая мосты. И свою жизнь закончил так же: решительно и бесповоротно.